— Платье твоё в шкафу. Не вставай, я достану.

Вовка посмотрел на мои трепыхания, помог переодеться и вышел за дверь. Вернулся со стаканом тёплого компотика (и где только достал?) и новостью, что «щас придёт».

Компот провалился и растворился во мне. В горле было до крайности неприятно. Да, наверное, пару дней от твёрдой пищи придётся воздержаться. Но сахар в кровь пошёл, жить стало веселее, и когда «щаспридёт» вошёл в палату, я хоть и хрипло, но уже бодро приветствовала его:

— О! Склифосовский! А говорил — хирург.

Парень из троллейбуса придвинул табуретку и сел напротив меня, улыбаясь:

— И, тем не менее, хирург тоже.

— Расскажите мне новости, господин хирург. Что там Кавказ? Уже наш? Или пиндосы всё ещё воду мутят?

Склифосовский, уже открывший рот для ответа, нахмурился:

— А при чём тут греки?

— Греки⁈

— Ну, пиндосы? Это же причерноморские греки?

— А что, американцев так ещё не называют? — блин, разговор слепого с глухим, — Ладно, замнём. Но пиндосы — это амеры, вы, если что, имейте в виду.

Н-да, а девяносто шестом к ним ещё такой пиетет, я и забыла…

Короче, новости.

Если совсем кратко, то одновременно произошло несколько событий, которых в прожитой мной первой реальности никак не было.

Исчез Зелимхан Яндарбиев, который после смерти Дудаева временно принял обязанности по руководству Чечнёй. Просто исчез, совсем. Зашёл домой, лёг спать — и как будто испарился. Ни следов, ни звуков. Версии бродили всякие, вплоть до сильно мистических.

Аслан Масхадов, который должен был в августе возглавлять группу чеченских переговорщиков (с нашей стороны в прошлом будущем делегацией рулил Черномырдин), осенью стать главой правительства, а затем, в январе 1997 — избранным президентом воинствующей Чечни, внезапно получил сценарий, в прежней версии событий предназначавшийся Ахмаду Кадырову — Только время для этого события сместилось на восемь лет и три недели вперёд — Масхадов был взорван на трибуне во время речи. И повод был не празднование годовщины победы а призыв к непримиримому джихаду. А в остальном — похоже, тоже с помощью радиоуправляемой бомбы. Говорили, что это арабские моджахеды отомстили чеченцам за смерть Хаттаба. Дескать, они считали, что местные ваххабиты его подставили, сдали федералам. Находящийся рядом Шамиль Басаев получил проникающее осколочное ранение, был доставлен в больницу, но скончался от кровопотери.

Офигеть.

ВВП был назначен полномочным представителем президента по делам Чечни. Внезапно, но в свете изменившихся событий — предсказуемо. На данный момент он находился в Грозном, вёл переговоры. С чеченской стороны делегацию возглавлял Ахмат-Хаджи Кадыров.

— Молитесь, чтобы Владимир Владимирович его убедил. Ахмат Кадыров — правильный чеченец. Он сможет собрать разобщённых и начнёт разворачивать ситуацию в мирную сторону.

Не говоря уже о сыне. Вот уж кто организует и объединит регион! Господи, неужели всё сложится лучше для всех? Для России? Для Чечни? Для всего Кавказа?

Картинка поблёкла и растворилась.

Прошлое будущее.

Мы лежали в постели и обнимались.

— Ну, ты меня напугала, честное слово.

— Да я сама-то… Думала, не выберусь уже из этих лабиринтов вероятностей. Такое, знаешь, ощущение, что ты видишь весь возможный пучок событий. Вокруг темнота, а эти ниточки такие… как светящиеся Васькины палочки. Только гибкие и как будто живые. И они пересекаются, разделяются, иногда скручиваются… Летишь вдоль них и словно смотришь несколько фильмов одновременно… — я крепко-крепко прижалась к его плечу, — Больше всего я боялась потеряться. Потерять тебя.

Муж поцеловал меня в макушку:

— Я бы всё равно тебя нашёл. Ты мой огонёк, который ведёт меня вперёд. Моё счастье.

— Я люблю тебя, солнце моё. Во всех мирах и на любых планетах.

— Я люблю тебя, радость моя.

И мне казалось, что наш шёпот разбегается эхом в отражениях времени и пространства.

Вместе.

Навсегда.

Я ДОМА. МОЖНО РАДОВАТЬСЯ?

24 апреля 1996, среда.

Нас отпустили домой. В смысле — меня отпустили, обширный дохтур в белом халате с пуговицами вынес вердикт, что я в поряде. А Вовку отправили со мной. И всё получилось довольно ловко, потому как не успели нам выписку вручить, а тут как раз папа приехал меня проведать — а я домой собираюсь. Он нас вместе и довёз, раз такое дело.

Охранники куда-то исчезли. Слились с пейзажем, я так подозреваю.

Дома уже знали, ждали нас с накрытым столом. Мама пребывала в некоторой прострации. Если папа как минимум предполагал какие-то нестандартные связи и взаимоотношения с определённым кругом лиц (в конце концов, он меня дважды в поездках сопровождал), то для мамы экстренное водворение меня в отдельную палату, размещение рядом охраны и вот это вот всё стало некоторым шоком. Настолько, что она, по-моему, опасалась со мной разговаривать на эту тему. Ну, знаете, типа «меньше знаешь — крепче спишь».

А вот бабушка была просто рада, что я вернулась. Плакала, встречала нас пирожками. Боже мой, ей же стоять у плиты трудно… Короче, я тоже плакала, все расчувствовались, обнимались и рассказывали, как они дружно испугались и переживали.

Пока сидели — зазвонил телефон. Вову, какое-то его армейское начальство. Я прислушивалась из-за стола, пыталась угадать, что происходит. Он заглянул в зал:

— Любимая, меня вызывают в ИВВАИУ.

— Срочно?

— Да, я поехал.

Отец поднялся:

— Так давай, я тебя подкину, мне тоже уже пора.

По-любому, отдельно поговорить хочет.

Я выползла из-за стола в коридор:

— Вов, ты вернёшься сегодня?

Он обнял меня, прижался щекой к макушке.

— Я даже не знаю.

Да блин, когда кончится уже эта армия…

Папа дождался своей очереди, обнял меня тоже:

— Ну всё, доча, пока.

Мама с Василичем тоже как-то вдруг засобирались, и остались мы с бабушкой вдвоём. Посидели обнявшись, погоняли чаёв, а потом баба как-то враз устала. Силы, видать, кончились. Я отправила её полежать, постояла посреди зала и решила, что настало время разгребать завалы.

Во-первых… Во-первых, институт. Поигрались, и будет. Я позвонила на кафедру, попросила соединить меня с деканшей.

Филимоновна была в своём репертуаре. Сурово выразила мне сочувствие. Я прям представила её строгое лицо с небольшой складочкой между бровями.

— Я так понимаю, Оля, вы пока дома?

— Да. Прописан домашний режим.

— М-хм, м-хм… Хотите оформить академический отпуск?

— Напротив, хочу подать заявление на сдачу текущего и последующего курсов экстерном.

Мда, редко кому удавалось удивить Филимоновну. Однако не та она была дама, чтобы хлопать крыльями. Помолчала секунд пять — да на этом и всё. Уточнила только:

— Вы уверены в своих силах?

— Процентов на восемьдесят семь. Согласно секторной логике, это является гарантией результата.

— М-хм… — я практически увидела, как она кивает, — В таком случае нам нужно определиться с темой диплома.

— Тема определена — собственно, то исследование, которое побудило меня перевестись с филфака на дошкольное. Да и работа уже написана. Мне, фактически, нужен только официальный рецензент, а руководителем можете вписать любого преподавателя, кого вам удобно.

— Даже так?

— Да, если это приемлемо, я завтра с подругой передам распечатку. И заявление на экстернат заодно.

Не буду мучать вас дальнейшим пересказом разговора — там уже разные мелочи и детали.

Не успела я с Филимоновной поговорить — звонок в дверь. Анна прискакала.

— Ну, ты чё, мать⁈ Обалдела, что ли, в реанимацию попадать⁈

А что, ещё и реанимация была? Я тут вообще не в курсе.

— Ну, звиняйте…

— Рассказывай!

В палату ко мне, по ходу, пускали только отца, мать и мужа.

— А чё рассказывать? Отвал башки. Причина науке неизвестна. Пошли чай пить, с перемячами!

Оказывается, всю субботу Анна героически подменяла меня в «Белом вороне».