Новости кончились, а я всё смотрела в мелькающий экран.

— Что, не показали? — осторожно спросила баба Рая.

Вот что-что, а глупой её никак нельзя назвать. По ходу, догадывается о чём-то, но молчит.

Я покачала головой. Усталость такая навалилась, просто атас. И вдруг до меня дошло! Господи, что ж я туплю-то так? Во сколько это было? В два дня по Чечне! Это должно начаться ближе к семи вечера, если на наше время считать.

— Баб, я лягу, наверное. Что-то мне нехорошо. Разбуди меня в десять перед новостями.

Она посмотрела, наклонив голову, как птичка:

— Иди, моя дорогая. Разбужу.

Вечером я встала с трудом. Голова вообще как будто ватой набита. Да уж, переборщила я с валерьянкой. Промелькнула заставка. Знакомая ведущая появилась с хмурой складкой между бровей. Никогда не догадаешься — хорошо там, плохо ли… Хотя, при нашем наборе новостей…

— Срочное сообщение. Сегодня, 16 апреля 1996 года, колонна 245-го гвардейского мотострелкового полка 47-й гвардейской танковой дивизии федеральных войск была атакована отрядом чеченских сепаратистов и арабских моджахедов под командованием Хаттаба, — сердце моё ухнуло в пропасть, дикторша между тем продолжала, — Бой произошёл в Грозненском районе Чечни, на расстоянии полутора километров от моста через реку Аргун севернее села Ярыш-Марды и возле него. Нашему корреспонденту удалось взять интервью у старшего колонны, гвардии майора Терзовца.

За правым плечом у ведущей появился небольшой экран, на котором усталый вусмерть мужик говорил с совершенно характерной «военной» интонацией:

— Полковая колонна двигалась на Шатой по трассе Старые Атаги — Чири-Юрт — Дуба-Юрт — Дачу-Борзой — Ярыш-Марды. Миновав населённый пункт Дачу-Борзой, в районе 14:00 по местному времени колонна добралась до села Ярыш-Марды… — а я тупо смотрела на него, раскрыв рот и думала: он жив. Жив. Жив!

Бо́льшую часть из того, что он рассказывал я просто не поняла. Все слова слились в один сплошной поток. Дядька исчез с экрана, остался только голос. Камера двигалась вдоль короткого ряда мёртвых боевиков — тех, что остались относительно целыми. И я увидела лицо, до скрежета зубовного знакомое — сколько раз он мне попадался на фотографиях, пока я собирала материалы про ужасы той войны. Всё. Дальше можно было не смотреть. Хаттаб мёртв. А вместе с ним мертвы и засланные америкосами арабские моджахеды, и местные фанатики. Судя по панорамам гор, места засад были перепаханы настолько, что там разве что чудом кто-нибудь уцелел.

Бабушка сидела рядом и внимательно смотрела — не в телевизор, на меня.

— Вот теперь всё нормально, — я поднялась и пошла в комнату. Странно было идти, как будто шагаешь по облакам. Легла на кровать и вырубилась на четырнадцать часов.

Сон был тревожный, как будто множество вариантов будущего ветвились и сплетались передо мной в сложные узоры, срастались и разрывались… Проснувшись, я первым делом включила телевизор. Новости как раз.

Показывали Ельцина, который исходил на говно и орал: «Встречаться с Дудаевым не стану! Я с бандитами не разговариваю!!!»

Нет, тут я как раз в кои-то веки с ним согласна. Но… Но это же лицемерие. Раньше что вам мешало предпринять решительные действия? Встречали, улыбались, даже руки жали…

Да Бог с ним, не хочу даже думать об этом пьянице.

По известной мне хронологии, после произошедшего Ельцин отдал приказ на физическое устранение Дудаева, что и было выполнено 21 апреля 1996 года, спустя пять дней после уничтожения колонны. Здесь колонна осталась цела, последствия случатся ли?

Мысли стали вязкими, как талый пластилин…

…

Случились. Один в один как в прошлый раз. Лес. Разговор по спутниковому телефону. Управляемая ракета. Последний снимок за секунду перед взрывом. Перед прямым попаданием. С этого начиналась практически каждая новая временна́я веточка. Девяносто восемь процентов. В остальных двух ракета попала в машину, но финальный результат принципиально ничем не отличался.

А вот дальше… Что происходило в нашей реальности, я не видела, потому что не могла проснуться. Я видела сны и сны во снах, и события внутри них разлетались в разные стороны совершенно хаотически. Они колыхались вокруг меня светящимися нитями анемонов, и вероятности наползали друг на друга, как тектонические плиты. И продолжалось всё это до тех пор, пока в мой сон не пришёл Владимир Олегович и не сказал:

— Девочка моя, чего это ты? Напугала меня второго так, что он ко мне пробился. Прекращай давай, все в панике. Просыпайся. Всё случилось. И больше нас так не пугай.

И я проснулась.

Вокруг всё было белое. О, Господи… «Если увидишь тоннель — не лети на свет!..» Помню-помню этого осла… Мысли бежали пунктиром. Потом я услышала, что как будто что-то рядом шуршит и пикает. И Вовкин крик:

— Она моргает!

Вокруг забегали, начали какими-то фонариками в глаза светить, щупать пульс — мало им, что ли, приборов. А-а-а… белое — это просто стены тут побелены! А светящимся показалось, потому что глаза отвыкли смотреть… Я моргнула и окончательно проснулась. В горле торчала трубка аппарата искусственной вентиляции. Фу, какая гадость! Я резко села и чуть не сблеванула. Убрать это! Я дышу сама! А потом оторвала от рук капельницы. Прямо сквозь головокружение. И оказалась напротив обширного белого полотна с пуговицами. Так. Халат. Это, по ходу, лечащий врач.

В горле саднило. Я осторожно попробовала откашляться. Мда. Надеюсь, это ненадолго.

— Господин доктор, — ой, голос-то какой хриплый, как у зомби, — Не переживайте, всё нормально. Ментальный шок прошёл.

Они ещё чего-то спорили и препирались, а я схватилась за Вовку:

— Где у них тут туалет?

Он поддержал меня под мышки:

— Вон дверь.

— Пошли.

Мы скрылись за дверцей, временно отрезав суету и клопочение.

— Чё это мы такие модные, в отдельной палате?

— Там ещё и охрана за дверью, — он присел передо мной на корточки, — Ты как, солнышко моё?

— Жрать хочу, слона бы съела. Но боюсь. По ходу эта пластмаска мне горло ободрала.

— Так ты дышать перестала!

И сидеть я уже устала, да, уже за первую же минуту. Ой, как мне себя жалко, узяс. Ну, ладно.

— Сколько дней?

— Шесть.

— Серьёзно, — меня вдруг повело в сторону. Хорошо, стенка рядом.

— Отнести тебя?

— Ага. Нет, погоди. Умыться, — вкус во рту ужасный, сухо, пластмасса и лекарство какое-то… — И всех выгнать, я хочу с тобой поговорить.

Я поплескала в лицо водой, прополоскала рот:

— Слушай, а что, сегодня воскресенье?

— Понедельник.

— А ты как?.. — я посмотрела на него в зеркало. А я-то! Ужас, лицо осунулось, синячищи под глазами!

— Специальным приказом. Я пятый день тут. Ты меня звала, пока говорить могла.

Ещё бы мне тебя не звать! Ты моя опора во всех мирах.

— Всё, тащи меня туда. Хочу лечь. Всех убрать, у меня от их метлесения картинки начинают в голове кружиться.

Вова занёс меня в палату, уложил в постель и очень вежливо сказал, что всем стоит уйти, прямо сейчас. И они ушли почему-то. Умеет он убедительным быть, если захочет.

34. СТАВИМ НА МЕСТО МОЗГИ И ВСЕ ПРОЧЕЕ

РЕМОНТ КРОВЕЛЬНЫХ КОНСТРУКЦИЙ

Вовка сел на край кровати и выжидательно на меня уставился.

Я думала, как начать.

— Милый, ты помнишь, как тебе другая жизнь приснилась?

Он задумчиво покивал. А что тут скажешь, опыт не из простых.

— Мне приснилось, наверное, штук двадцать всяких вероятностей. Или пятьдесят. Я чуть в них совсем не запуталась.

Муж выразился непечатно.

— Ага. Поэтому новости рассказывай. А то у меня тихо шифером шурша…

Да уж, крыша не просто ехала не спеша. Крыша собиралась улететь в тёплые края.

— Думаешь, мне тут дело было до новостей?

— Значит, надо кого-то поймать, кому было. Может, охранника спросить? Я думаю, он нам быстро найдёт нужного человека. И куда вы моё платье дели? Я ж терпеть не могу халаты. Тем более такие ушлёпошные.